Ощущение куба

Дмитрий Баранов

Двенадцать рёбер и шесть плоскостей: стоя на остановке, Андреев сопротивлялся этому уже совсем ленивенько.

Напасть настигла его в первые секунды обычной среды. Порча! Ещё с сомкнутыми глазами, он лежал укутанный в пуховое, мерзкое от пота одеяло, как перепугался – что-то не так! Не шевелясь и не открывая глаз, он попытался нащупать причину. Открытие было престранным! Поверхностно всё в полном порядке: Андреев ни с кем вчера не ссорился, не терял ценных вещей, не совершал поступков, влекущих пытку совестью – всё в жизни было нормально, и наступил типичный будний день со скучноватой, но нетрудной, комильфотной работой. Причина крылась под поверхностью. Андреев явственно ощущал в своей голове куб. Геометрическая фигура монотонно дрейфовала от затылка ко лбу – объёмная, но слегка размытая.

   Андреев выпорхнул из пухового кокона как жирная бабочка и плюхнулся задом на край кровати. Протер глаза, погладил себя по чёрноволосому брюху и огляделся, точно куб был где-то в комнате, а не в голове, и Андреев решил обмануться, мол, тот исчез. Увы, как я уже говорил, причина крылась под поверхностью. Андреев два раза прилежно моргнул и похлопал себя легонько по щеке, как бы это проделал любящий себя человек. Куб по-прежнему плавал. Все способы «излечения» были израсходованы. Оставалось немного времени, собраться на работу.

Бреясь, Андреев размышлял. Ему подумалось, что по щекам он бил слабовато. Вылез слайд из прошлого: Андреев в семейных трусах кричит на бывшую жену Лену. Следующий слайд: Лена с завидного размаха лепит ему пощёчину. Слайд последний: Андреев держится за щёку и морщится так, что лицо становится вдвое меньше. Тогда из головы повылетало всё, даже, откуда-то взявшиеся искорки. Куб наверняка бы вывалился. Но так себя бить Андреев не мог. Бывшая с удовольствием бы треснула, но два месяца назад ушла в веру. Она позвонила воскресным утром и выпалила: «Серёжа! Я тебя прощаю! Прости и ты меня! Бог нас всех любит! Не забудь, молю тебя, про алименты!». «Стареет» – решил тогда с улыбкой Серёжа.

Андреев торопливо шёл на остановку. Он бы давно обзавелся машиной, если бы не привычка заворачивать после работы в бар – крохотная привилегия холостяка. В животе плескался галопом выпитый чай. Ноги тёрлись в новеньких туфлях. В голове назойливо маячил куб. Неприятным было не его присутствие. Он не вызывал головной боли или дискомфорта, лишь ощущалась его инородность. Ужасно злило, что нет возможности от него избавиться.

Сергей рассеяно смотрел по сторонам, и его глаза наткнулись на нарисованный на жилом здании колоссальных размеров фаллос. Андреев брезгливо отвёл глаза, плюнул и зашагал ещё быстрее.

Андреев каждое утро стоял на этой остановке, так что примерно знал, когда проезжает какая маршрутка. Почему все маршрутки жёлтые либо белые? От чего бы не побаловать зрение ещё парой цветов!? И этот омерзительный член на стене – плебеи! Что двигало тем, кто «это» малевал!? Андреев поймал себя на том, что испытывает отвращение не к вандализму, а к своей персоне. Именно потому, что вандализм не вызывает отвращения. Он ходит там ежедневно и не замечает пошлости. Взгляд скользит по стенам, не спотыкаясь о подробности личной жизни какой-то Светы, об обличение неизвестного Эдика в педерастии, об изображения фаллосов, голых уродин с огромными грудями и прочую наскальную живопись. Пошлость примелькалась и не режет глаза.

Андреев уже трясся в транспорте. Он был погружен в себя, но не мог «проспать» остановку – уж больно знакомый маршрут. Куб стал сильнее, Крепче, четче, менее прозрачным. Интересно, каков он? Злобный? Или равнодушный и безличный? Скорей, равнодушный, хотя, всё равно!

Выйдя, как и вчера на четвёртой от дома остановке, Андреев дождался светофора, пересек проезжую часть и оказался у себя в офисе. По-привычке он вначале включил компьютер, затем просмотрел бумаги и разложил аккуратно канцелярию – всё по своим местам.

Зашла Алеся, как обычно, без стука. Она была привлекательна и числилась в какой-то иной, вне должностной иерархии, не совсем понятной Андрееву. Алеся небрежно брякнула, что Андреева просит шеф. Поднимаясь на второй этаж к начальству, Сергей сличал Алесю с бывшей женой и с удовольствием отметил, что в молодые годы жена бы не уступила.

Шеф Андреева страдал раздвоением личности: в хорошем настроении переходил на «ты», рассказывал грязноватые анекдоты и поощрял панибратство. А после праздников возвращался на «вы», придирался к внешнему виду, особо, к обуви, припоминал старые косяки, в его монологи вкраплялись колкости под плохенькой вуалью и вздохи на тему «бесполезности всего».

     Сергей постучал и, услышав «войдите», зашёл. Официальность «войдите» скорее предупреждала о том, что шеф не в духе, чем звала внутрь. Андреев встретился глазами с начальником, который сидел на компьютерном стуле, положив ногу на ногу. Шеф пытался выглядеть грозно, держал паузу, но не вызывал даже волнения, лишь ожидание чёрной скуки своей предсказуемостью. Андреев заметил, что куб становится прочнее от этого  ожидания.

Сергей, разглядывая начальника, всегда вопрошал: почему главный он, а не я? Шеф был моложе на несколько лет и значительно толще. Худые и длинные конечности носили на себе фундаментальный, вздымающийся как купол шапито живот. Кроме того, Андреев почитал его бездарем.

Неприязнь питалась и к коллегам одного ранга, большинство из которых в свою очередь были худее Андреева. Несколько из них даже имело атлетическое телосложение. Эти вышагивали по запутанному угловатому коридору офиса, выпятив грудь под белой рубашкой, и флиртовали с попадающимися барышнями. Они ассоциировались у Андреева с гусарами и их он особенно недолюбливал.

 Копнуть почву неприязни – сразу, точно червяки, копошились мысли о собственной зависти. Но ямки эти легко забрасывались изъянами, лежащими на поверхности обликов и характеров коллег.

Андреев выслушал с отстранённым видом претензии по поводу нескольких орфографических ошибок в отчёте. Шеф заметил, что подчинённый витает, и выговор затянулся, перейдя на неправильно завязанный галстук. Задумчивое, не меняющее выражения лицо Андреева бесило шефа, но и приводило в растерянность. Он прекратил разнос.

- До свидания, - попрощался с тихим спокойствием Андреев.

- Пошел вон! – попрощался с громким раздражением шеф.

Вечером Андреев по обыкновению завернул в бар и бармен без лишних вопросов плеснул ему виски с колой. В голове он прокручивал минувший день: после разговора с шефом была возня с бумажками, ответы на звонки, проглоченный без аппетита обед (свинина по-французски с пюре, чашка «латте»), после трапезы опять звонки и бумажки. Действия повторяли друг друга: сегодняшние вчерашние и копии завтрашних, а в черепной коробке геометрическая форма наполнялась литостью.  Где-то во второй половине дня куб стал максимально ощутимым, так, что в уме был только он. К удивлению, это не мешало выполнять рабочие функции. Андреев с тревогой предположил: а вдруг фигура теперь начнёт увеличивать объём? К счастью, не начала. Ещё, в ту минуту представилось, что у всех в офисе в черепах такие же вот «квадраты».

Теперь Андреев со злым пониманием наблюдал, как кубики льда колыхаются в тёмной жидкости. Выпил залпом: горьковато, лёд обжёг верхнюю губу. Попросил повторить. На маленьком дансинге танцевала женщина – совсем одна. Странно, обычно, танцуют хотя бы с подругами – впрочем, Андреев в этом не понимал. Женщина выглядела счастливой. Казалось, она любовалась своим танцем со стороны, упивалась движениями, раскрепощённым телом и ритмом, которому отдалась. Она, наверное, позабыла, что есть какие-то там ещё окружающие. Андреев любовался ей, восторгался ей, её свободой, незащищённостью от чужих взглядов, потягивал второй виски и тоже заполнялся счастьем. Не было планов подойти-познакомиться, проекций на связь. Лишь поглощающее, страстное созерцание, такое, что забываешь, кто ты есть. Он хватал глазами движения бедер, переливающихся в цветомузыке, жрал зрачками в секунды, когда из-под коротенькой задиравшейся майки показывался пупок, обманывал себя, что уловил мгновения, в которые на блестящей, гладкой, самой голой в мироздании шее выступал пот. Куб постепенно исчезал, мерк, уже больше походил на абрис, а внизу живота рисовался и обретал бытие тетраэдр.