Комплиментарная совместимость

История из шальных 90-х

На исходе эпохи шальных денег я часто захаживал в этот дом. В бесчисленных кельях-офисах все еще ютилась менеджерская суета, но длинные, как туннели, коридоры были уже пустынны и плохо освещены; в туалетах текли краны и под ногами гремел отвалившийся кафель.
Иногда мне приходилось задерживаться допоздна и я уходил, когда на большую коридорную дорогу уже выходила вооруженная шваброй мясисто-усатая тетка с стабильно негодующим прищуром опухших глаз. Сразу после памятного августа 1998г. она, видимо, смылась в деревню и вместо нее при поломойной тряпке возникла какая-то вполне доходяшного вида девчонка в обвислой маечке и линялых джинсах.
Вот уж не знаю, что я - холеный лось при бабках и всём прочем - в ней нашел: вроде бы, ничего особенного в этой замухрышке и не было; да я и в принципе не представлял себе, как можно запасть на женщину, которая моет полы. Но, наверное, такие вещи происходят помимо тебя; я даже и увидеть ее не успел, а внутри словно щелкнул какой-то тумблер, и я уже знал, что вот она — женщина для меня, что она не просто должна когда-то там стать моею, а уже является неотъемлемой частью меня — такой же, как рука, нога или что иное, и бессмысленно высматривать, какая она из себя...
Надо сказать, что и девчонка на меня реагировала: завидев в конце коридора мой упакованный по тогдашней моде в стильный плащ до пят силуэт, жалась к стенке и осторожно вскидывала реснички, а то и даже пыталась улыбнуться. Конечно, все скажут, что мне ее надо было просто трахнуть и успокоиться, но дело в том, что при одном виде ее вечно полусогнутой фигурки меня охватывал трепет, словно семиклассника перед первой случкой, и я даже не решался задерживать на ней взгляд.
Но, в конце концов, наши тропинки пересеклись: как-то вечером, посабачившись с пацанами из одной фирмешки, я выскочил в коридор и с разбегу налетел на оставленное ею ведро; литра два грязной воды плеснуло мне на ноги.
- О, пардон! - выпалил я, до смерти опасаясь, что она, по обычаю поломоек, поднимет крик, и мне придется вдобавок ко всему еще и отбрехиваться от размахивающей тряпкой мегеры.
- Что вы! Я сама виновата! — девушка моментально обернулась и, присев на корточки, принялась суетливо стряхивать ладошкой мутные капли с штанин и туфель. - Поставила тут ведро на дороге! Сейчас я все вытру!
-Да не надо, не надо! - бормотал я. - Подожди, я тебе воды принесу, а то все расплескал! – я вовсе и не собирался этого говорить, но меня била какая-то непонятная дрожь, и ее тоже:
- Зачем же! Мне и так перед вами неудобно! - вблизи личико этой доходяшки казалось еще более блеклым и незначительным, но глаза ее смотрели на меня снизу вверх, словно из зимней проруби. Совершенно растерявшись и не зная, как прекратить эту казавшуюся идиотской сцену, я извлек из кошелька пару купюр и сунул ей в нагрудный карман.
- Ой, ну вы прямо! Это же я во всем виновата! - девчонка вскочила и попыталась вернуть бумажки, но не решалась коснуться меня грязными пальцами.
- Да оставь себе! - отнекивался я. - Купи мороженого! Ничего же здесь не зарабатываешь! - увернувшись от нее, я двинулся к лифту, но шаги мои с каждым пройденным метром давались мне все труднее, и у самых дверей меня буквально качнула мысль: «Ну что же я за лоскутишка такой, если боюсь оттянуться с девчонкой, от которой тащусь, как питон по асфальту? И только потому, что она — замухрышка-поломойка?»
Возвращался я так быстро, что даже запыхался:
- Слушай, если так вышло, давай сегодня куда-нибудь сгоняем!
- Куда? Ты же видишь... Сам потом будешь жалеть, что связался...
- Не буду! - с высоты двухметрового роста легко было быть убедительным. Тем более - в отношении такой козявки. Но все равно пришлось потом сидеть полчаса в тачке, ждать, когда она кончит мыть полы, и еще полчаса - возле ее дома, пока она переоденется.
Чуть-чуть подкрасившись и поменяв свои обноски на мотающуюся на узеньких бретельках серебристую тунику - настолько короткую, что, идя на три метра сзади, можно было видеть, как при каждом шаге у нее прорисовываются задорные складочки под аккуратными ягодичками, она если не превратилась из Золушки в принцессу, то, по-крайней мере, заставила на себя оглядываться. Первые полчаса в ресторане моя спутница еще немного бычилась, но после того, как мы допили вторую бутылку шампанского, в глазах у нее появился блеск и щеки заалелись, она то и дело бегала в «дамскую комнату» и столь же часто отпрашивалась подрыгаться на танцпол. Честное слово, теперь я даже назвал бы ее хорошенькой! И за ней начинали волочиться, но она, как овечка, неизменно прибегала к моему столу - раскрасневшаяся и с глазами, излучающими такой свет, что мне даже становилось неловко.
Наконец начали тушить люминисцент, и с эстрады загнусавил тягучий прощальный блюз; укутавшись в мои объятия, она едва передвигала ногами, головокружительно запрокинув голову и гляди мне прямо в глаза.
- Ну что? Ты, конечно, женат? - голос ее внезапно охрип.
- Да.
- И жена красивая?
- Очень!
- Зачем же понадобилась я?
- Не знаю. Просто понадобилась, и все!
- И не мог найти никого получше?
- А я разве искал?
- Только не обижайся! Это я так! Мне ведь ничего не надо: как только припрёт нужда разбежаться, я сама убегу, ты за это не бойся!
- Тебе-то тогда зачем все это нужно?
- Сама не знаю. Так просто не поймешь. Знаешь, у греков был такой миф: якобы в древности мужчины и женщины были одним целым, гермофродитами — так это называется. Но затем люди разделились надвое, и их половинки разошлись по свету, и ищут с тех пор одна другую, потому что по-настоящему подойти друг к другу могут только половинки тех самых гермафродитов. По-научному это называется «комплиментарная совместимость» — я в одном журнале читала. Вроде бы, зависит от каких-то завитушек в генетическом коде.
- Делать нечего, придется проверять эту теорию, - пробурчал я, потихоньку увлекая ее в сторону раздевалки. Я и сам слыхивал о чем-то таком, мол, если парню удастся найти "свою девчонку", то он может получить ни с чем ни сравнимый кайф, а о женском поле и речи нет - говорят, многие только в таком случае и могут оттянуться.
Честное слово, ни до, ни после я не встречал девушки, готовой отдаваться с большим пылом и с большей изощренностью, но при этом у нас все равно ничего не получалось. Сколько мы ни старались, в какой бы позе она ни пыталась принять меня, каждый раз в решающий момент мышцы ее рефлекторно сжимались с такой силой, что я ничего не мог поделать. По инерции я почти до самого утра продолжал ласкать и мучить ее тщедушное тельце, но уже знал, что все бесполезно. Несколько раз мои пальцы натыкались на грубый длинный рубец на ее впалом животе и тогда она вздрагивала и зажималась еще сильнее.
- Что, из-за этого? - я включил свет и зажег сигаретку.
- Да, - она не успела натянуть на себя простыню и я увидел этот шрам — длинный и глянцевитый, выпирающий грубыми спайками кожи, выстреливающий свою вспухшую борозду от холмика волос на ее лобке и прямо под ребра.
- Какая-нибудь операция?
- Нет, - и так как я продолжал молчать, она добавила. - Ты уж, наверное, понял, откуда у меня ноги растут. В общем, как все: сначала поехала поступать в модельное агентство, потом решила, что лучше там и за деньги, чем здесь и бесплатно… Успела оттрубить больше полугода, прежде чем попала под «субботник». "Крыша" приехала вся обкуренная, обколотая, начали трахать всех подряд, на спор - кто больше потянет. Последний из тех козлов, которым я в тот раз досталась, все никак не мог кончить и надумал посмотреть, что его "дружок" там, во мне, делает. У таких и в нормальном-то состоянии тормозов нет, а тут и вовсе мысль прямо из башки в руки-ноги проваливается: достал финку и распахал меня от самого что ни на есть «того» до печенок. Не знаю, что уж он там увидел! Все вокруг ржут, как кони, а из меня кишки, как тряпки из кошелки вываливаются. Самое страшное, я никак не могу сознание потерять и все это вижу. Кричу: "Добейте, суки!" — а они все хохочут, а потом водку вниз пить потопали.
И из наших ведь никто и не знает, что со мной делать! Скорую вызывать — всю блат-хату тогда накроют, да и "братки" потом головы пообрывают, им реклама ни к чему. Затолкали девчонки мне кое-как кишки обратно, бросили в наш "жигуленок", отвезли за два квартала и вывалили под телефонной будкой, дальше, мол, сама издыхай — спасибо, хоть "скорую" вызвали.
Как подобрали меня, не знаю — наверное, замерзать начала и уснула. Помню только, что снег подо мной как клюквенное желе стал — с тех пор никакое варенье видеть не могу.
Ну, а как маленько в больнице оклемалась, собрала вещички и дала деру сюда к тетке: если "пацаны" вспомнят, что сразу не добили, искать будут. Да и что мне в Москве было делать? По "профилю", сам видишь - работать не могу, как заклинило во мне с перепугу что-то, а минетом у вокзального сортира промышлять невмоготу. Да и кому я была нужна? На меня и сейчас-то страшно взглянуть, а тогда вообще - как после Освенцима - и разогнуться не могла, пока какие-то рубцы не рассосались. Ты ведь не думаешь, что я тебя динамлю? Если хочешь, я могу это и ртом сделать...
- Нет. Мы ведь «половинки», - я постарался пригладить ее как можно ласковее. - А половинки так не соединяются.
- Уходишь, да? - в тусклом утреннем свете личико ее в обрамлении спутанных волос почти сливалось с фоном наволочки, и лишенные косметики губы шевелились почти как земляные черви.
- Все нормально, малыш! - произнося эту избитенькую фразу, я впервые в жизни почувствовал отвращение к себе. Отсчитал $200 и положил на кухонный стол. - Будут деньги нужны, звони, не забывай! Все же мы с тобой родственники по комплиментарной совместимости! - меня все еще влекло к ней с той силой, с какой, наверное, корни дерева тянутся под землей к водоносному слою - эх, браток, браток! Что же ты наделал своей финкой!