КТО ВЫ, МЕССИР ВОЛАНД?

Когда мы впервые открываем для себя «Мастера и Маргариту», роман сначала предстает перед нами чем-то наподобие мистического откровения, но впоследствии мы начинаем находить в нем и горькую иронию, и философскую притчу, и даже политическую сатиру. И мы начинаем задумываться: кто же они – герои Булгакова? Какие реальные люди послужили прототипами героев романа?

Всякий раз, когда встает такой вопрос, ответ дается, на первый взгляд, наиболее очевидный: автор писал главного героя с себя, в образе «Маргариты» вывел свою супругу, и т.д. Точка зрения эта популярна, но не находит никаких подтверждений – прежде всего, в жизненном пути писателя: в отличие от своего героя, Булгаков жил если не счастливо, то достаточно долго – во всяком случае, по сравнению с другими персонажами эпохи, такими людьми как Мейерхольд, Бабель и т.д.

Поэтому более логичным будет искать прототип булгаковского Мастера среди тех персонажей литературного цеха, которые так или иначе погибли в тридцатые годы. И среди них, как это ни покажется парадоксальным, в качестве наиболее подходящей кандидатуры на эту роль – на роль Мастера – предстает ни кто иной, как Максим Алексеевич Горький. Он самый – автор романа «Мать» и пьесы «На дне», рассказа «Старуха Изергиль» и «Песни о буревестнике», «великий пролетарский» и, в то же время, до революции - удачливый предприниматель, один из тех немногих, кто смог превратить издательскую деятельность в доходный бизнес.

Прежде всего – он действительно Мастер: наиболее известный, признанный и возвеличенный из проживающих в Союзе литераторов, как внутри страны, так и за рубежом. Назвать кого-либо другого Мастером в то время, пока память о нем была еще жива, для серьезного писателя вряд ли было бы приемлемо вообще.

Во-вторых, всякое большое произведение рождается из потрясения, а Булгаков, несомненно, был потрясен смертью Горького – внезапной, накладывающейся на мрачную картину развертывающихся преследований и репрессий, травли интеллектуального меньшинства страны, «ломания» всех тех, в ком сохранилось представление об индивидуальной чести, благородстве, человеческом достоинстве.

В-третьих, очевидно, далеко не случайна параллель, проведенная в романе между судьбами Мастера и Иешуа Га-Ноцри. Если среди персонажей тридцатых годов был нужен кто-либо на роль искупителя, то опять-таки Горький более всего подходил на нее, во всяком случае, в литературных кругах: учитель и наставник, человек, прошедший весь крестный путь российского интеллигента – от неприятия большевистской революции до подчинения своего гения «игемону» с последующей смертью.

И, наконец, мы можем обратиться к разработкам киевского исследователя А.Н.Баркова, который, кропотливо изучив роман Булгакова и сравнивая хронологию приведенных в нем событий, в том числе мистическо-атмосферных знамений, с событиями, имевшими место в жизни Горького, пришел к выводу, что Горький-то и должен быть булгаковским Мастером. От пересказа всех этих достаточно сложных наблюдений и вычислений мы воздержимся, чтобы не перегружать данную заметку фактологией, и отошлем любознательного читателя к брошюре А.Н.Баркова «О Булгакове, Маргарите и Массолите» и его статьям, опубликованным  №№ 9 и 10 за 1991г. журнала «Наука и жизнь». И повторим ту версию, что в этом случае на роль Маргариты как нельзя лучше подходит Мария Федоровна Андреева – «гражданская жена» писателя и, одновременно, некто вроде партийно-хозяйственного куратора по линии культуры в кущах советской высокопоставленной бюрократии.

Свои параллели в реалиях тридцатых годов имеют и другие, менее значительные персонажи – все эти берлиозы и поэты бездомные, причем в данных случаях совпадения настолько очевидны и карикатурны, что мы волею-неволею должны придти к мысли, что М.А.Булгаков писал отнюдь не мистический роман (как человек, глубоко верующий, Михаил Афанасьевич мистиком быть не мог), а пародию или даже карикатуру на то время! Но, если это так, то кого, в таком случае, Михаил Афанасьевич вывел под видом Воланда и его подручных (кота Бегемота, Азазелло и т.д.)? Без понимания этого, как понимает читатель, представление и впечатление от романа будут не полными, не так ли?

И, предпринимая небольшое расследование по данному поводу, нам отталкиваться не от чего или, точнее, не от кого, кроме персоны Маргариты – этого связующего звена между карикатурным миром Массолита с мистическим миром Воланда. Собственно, она (Маргарита) и возникает на страницах романа тогда, когда эту связь надо установить. То есть привести слегка зафрондировавшего Мастера под грозные очи Воланда.

Так кто же она – Мария Федоровна Андреева?

Отталкиваясь от исследований Баркова, можно лишь сказать, что это была одна из самых видных фигур в сонме большевистских деятелей эпохи революционного порыва и натиска, по меньшей мере, равная по масштабу таким гранд-дамам революции, как Александра Коллонтай и Инесса Арманд, и, по слухам, даже послужила Вишневскому прообразом образа главной героини для «Оптимистической трагедии».

Происходя из старинного дворянского семейства, Мария Федоровна в юности вышла замуж за действительного статского советника А.А.Желябужского – инспектора Московско-Курской и Муромской железных дорог. Казалось бы, живи да радуйся, но умами бойких девиц того времени владели совершенно иные фантазии. Мария Федоровна уходит «в театр», становится актрисой, благодаря изумительной красоте обретает невероятную популярность, позирует Крамскому и Рейну, а в начале бурного ХХ века, вслед за восторженными курсистками, подпадает под очарование марксизма и подпольной работы. Очевидно, по заданию одной из организаций РСДРП или эсеров, «пасла» до 1905 г. известного миллионера и мецената Савву Морозова. История их отношений завершилась прямо-таки в скандально-криминальном стиле: застраховав свою жизнь на 100 тысяч рублей, Савва отписал по завещанию всю страховку своей подруге и застрелился, а Мария Федоровна передала полученные таким образом деньги руководителю боевой технической группы при ЦК РСДРП Л.Б.Красину (бульварная же пресса попросту обвинила будущую комиссаршу «театров и зрелищ» в банальной краже у своего «папика» трех млн. рублей).

После смерти Морозова героиня этой истории «из рук в руки» переходит к другу покойного Алексею Пашкову и «пасет» теперь уже его. Хотя «великий пролетарский» и был весьма не беден, главных дивидендов от него большевики ждали на литературном поприще. И потому Мария Федоровна приложила руку и к примирению «буревестника революции» с ее организаторами в 1917г., и к возвращению Максима Алексеевича из «добровольной ссылки» на Капри, и, возможно, к укладыванию его на операционный стол в 1936г.

Итак, если Андреева – «смотрящий» от ЦК партии за Горьким, то напрашивается вывод, что Воланд и его компания – это Сталин и его клевреты.

Вывод этот современному читателю представится наверняка не просто парадоксальным – скорее даже кощунственным. Ведь мы, впитавшие в себя атмосферу 80-х – 90-х годов ХХ века, привыкли представлять себе и Мастера, и его «боевую подругу» отнюдь не как номенклатурных апостолов режима, а, наоборот, как неких диссидентов, фрондирующую богему, Воланда же – как их мистического покровителя! (Булгаков даже сцену умерщвления Мастера Воландом написал так мистично, завуалировано, невнятно, что это «похищение» выглядит скорее как благодеяние – вот где эзопов язык!)

Кроме того, это для нас они - «апостолы режима», для Михаила же Афанасьевича Максим Горький наверняка был старинным приятелем и чуточку чудаком Лёшей Пешковым, ходившим по гостиным с суковатой палкой и, немилосердно окая, живописующим свои «университеты». Андреева – хорошей знакомой, да и сам Сталин, возможно, - простым кавказским парнем Кобой, которого зачем-то посадили в захламленный кабинет наркома по межнациональным отношениям, ну а уж оттуда он каким-то образом пошел все дальше и дальше…

Да и самого Булгакова считать диссидентом можно лишь очень условно: сатира в его произведениях, конечно, была, но во вполне дозволенных рамках. Да и  в трудные минуты своей жизни, когда его затравливали советские бюрократы от искусства, Михаил Афанасьевич считал вполне возможным обращаться напрямую к Сталину и даже состоял с ним в личной и вполне дружеской переписке…

Подтверждения мысли о том, что в образе Воланда был выведен Сталин, разбросаны по всему роману. Взять хотя бы первое упоминание о нем: «…человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу», - действительно, Иосиф Виссарионович был невысок ростом и, случалось, прихрамывал. О том, что у него были испорченные зубы, отмечали многие из знавших его близко.

Интересно и то, как Булгаков тут же поправляется и даёт эпический (но с поправкой на пародийность) образ вождя – каким он представляется миллионам простых людей: «… росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу», - почти дословная пародия на сцену из знаменитого в свое время фильма «Ленин в октябре», где какой-то случайный персонаж описывает Ильичу то, как он выглядит «на самом деле».

Еще одна подсказка: «Извините меня, пожалуйста», - заговорил подошедший с легким иностранным акцентом, но не коверкая слов», - то, что Сталин говорил по-русски с акцентом, но при этом очень четко, известно, в общем-то, всем…

Впрочем, любознательный читатель может сам взять бессмертный роман в руки и поискать на его страницах подобного рода совпадения – конечно, при этом надо помнить, что писатель не мог откровенно карикатуризировать первое лицо государства.

Наверное, не меньший интерес могут доставить попытки расследовать, кого автор вывел в образе, скажем, Азазелло: Берию? Ежова? В образе Кота Бегемота – Молотова, Поскребышева? И так далее…

Очевидно, не случайно  рукопись была предоставлена на суд «вождю всех народов» и автор, и ответственная за литературные веяния (не уследили!) сановная челядь с трепетом ждала высокого решения. Но обошлось. Возможно, школяру иезуитского училища даже польстило, как его вывели в амплуа князя тьмы!

Во всяком случае, умер Михаил Афанасьевич своей смертью и, возможно, даже с восторгом ужаса, с упоением жути отслеживал ту вакханалию, которую Сталин устраивал для обывательско-чинодральной камарильи того времени, и до последних дней вносил правки в текст книги…

И все-таки для Булгакова – человека глубоко религиозного, - Воланд положительным персонажем быть не мог – наверное, это самый важный вывод из всех сих литературных наблюдений…